Его имя включено в список ста лучших джазовых музыкантов XX века по версии Американского биографического института. За плечами музыканта — интенсивная концертная деятельность с сольными фортепианными программами в крупнейших залах мира и выступления на международных форумах джазового искусства. За свою эмоциональную манеру исполнения и мастерские импровизации был назван «разрушителем фортепиано».

В Архангельске Леонид Пташка выступал в рамках проекта «Пианисты в джазе», организованном Поморской филармонией и продюсерским центром «Архангельск-джаз».

Репетиция интервью

Маэстро мы застали во время репетиции в камерном зале.


— Леонид Владимирович, Вы сейчас общались со студентами музыкального колледжа — это был какой-то мастер класс?


— Мы договорились сыграть вместе в конце концерта, повеселить немного публику.


— Для ребят это будет полезный урок.


— И для меня это будет урок, век живи — век учись. Ведь искусство — это вещь совершенно неопределенная. Для кого-то это может быть гениально, для кого — ужасно. В искусстве нет абсолюта, кроме времени. Только время решает, что является эталоном, а что нет. Очень редко бывает, когда современники могут по достоинству оценить дарование. Например, Модильяни нищенствовал, а Пикассо купался в роскоши, хотя и тот и другой были гениями. Много таких примеров в искусстве. Я не отделяю музыку от живописи или театра и кино — это всё то, что должно затронуть чувства людей.


— У вас интересные взаимоотношения с инструментом, вы как будто разговариваете с ним, когда играете. Этакий диалог пальцев и клавиш.


— Да, верное наблюдение. Рояль — это уже часть меня, продолжение меня, вся моя жизнь. Я иногда с ним спорю, иногда ругаюсь, иногда он на меня обижается, иногда я на него. Когда меня мама отдала заниматься музыкой, понятное дело, я сам горел, я хотел играть. В те времена, если ребёнка отдавали заниматься музыкой, то как минимум хотели видеть в нем Рихтера, а если скрипача — то Когана. Вариантов не было — все учились, в музыкальной школе был страшный конкурс на поступление, потом такой же, чтобы попасть в консерваторию. Сегодня все поменялось. И это не только в России, это по всему миру. Во времена Советского Союза профессия музыканта была престижной. А на западе музыка имела довольно прикладное применение. Кто получался великим, тот и получался. А в Советском Союзе готовили великими всех. По-другому невозможно было заниматься музыкой. Сегодня всё обрело средний уровень, хочешь — плати и учись. Да, сейчас мало бюджетных мест в консерватории, на западе это называется место со стипендией, но — такое время.


— А не наступит такой момент, когда великих музыкантов не останется? Будут исполнители крепкого среднего уровня, а гении останутся где-то в провинции, не доучившись в силу финансовых обстоятельств.


— Это очень философский вопрос, и уж точно не нам его решать. К сожалению, мир становится в определенной степени рынком и, смотрите, во времена Моцарта сколько было музыкантов, но почему-то осталось гениальной музыка Моцарта. Во времена Бетховена тоже… И вообще я считаю эталоном современной музыки Чайковского, он — собрание всей мировой гармони. Так что время решит.

Вариации на тему

— Вы не участвуете в любимом споре музыкантов: что сильнее — первый концерт фортепиано с оркестром Чайковского или второй Рахманинова?


— Нет, это глупо. Как их вообще можно сравнивать? Эта музыка настолько гениальна, она от Бога!


— А современные от Бога кто? Кто интересен, ближе? Кто цепляет?


— Я далеко не показатель. Для меня современные композиторы — это Чайковский, Прокофьев, Дебюсси, Рахманинов, Равель.


— И это говорит джазовый музыкант…


— Ну, а что делать? Я в этом смысле остаюсь в определённых канонах и границах великого, авангардные течения — все это, конечно, интересно, но мы говорим о классической музыке.


— Не пытались ли вы, в таком разе, импровизировать на тему того же Чайковского?


— Ну а почему нет? Я много играю и Чайковского, и Рахманинова, даже Шопена. Моё право сделать импровизацию, чьё-то право сказать мне, что я не должен так поступать. Сегодня настолько всё свободно! Я не считаю, что классика неприкосновенна. Есть разные концепции. Есть классический пианист, который будет точно играть по нотам, как это было, как это должно быть. А есть импровизаторы, у которых своя специфика. Главное, чтобы это было интересно, зажигательно, чтобы это трогало души людей.