В эти дни страсти в Молодёжном кипят: репетируют в авральном темпе, в том числе, и ночами, а интрига не ослабевает: кого из театральной молодёжи режиссёр утвердил на роли влюблённых, до сих пор неясно. Известно лишь, что это будут студийцы — студенты-заочники второго курса Российского государственного института сценических искусств.
«Регион 29» побывал на первой репетиции перезагрузки «Ромео и Джульетты» в театральном особняке на Логинова. Чего ждать от возвращения спектакля, нам рассказал режиссёр Искандер Сакаев.
Искандер Сакаев.
«Исполняю общую волю»
— Сейчас, когда репетиции только начались, можно лишь гадать, насколько всё будет меняться, — отметил режиссёр. — Но меняться будет неизбежно: и я другой, и артисты уже сильно поменялись, так что будут новые акценты, новые решения, новый подход, какие-то новые повороты. Изменения внутри театра неизбежны, и они всегда несут какое-то обновление.
— Семь лет назад вы обозначили жанр постановки, как «история о прекрасной смерти и об ужасной любви». Это определение ещё актуально?
— Думаю, оно стало ещё актуальное, тогда это всё же были некие стилистические игры, некий стёб в этом был заложен, а сейчас это стало прямо-таки повседневностью — навязчивой, набившей оскомину.
— Вы имеете в виду то, что сейчас происходит с подростками?
— Нет, вообще, не только с ними: подростки же не из космоса, они часть той среды, той реальности в которой мы живём. Ненавистью подпитываются, ненавистью живут, ненавистью вдохновляются, а любовь становится чем-то необязательным, какой-то помехой. И со временем это стало ещё более актуально, ещё более выпукло.
— Оформление спектакля как-то изменится?
— Мы избавимся от каких-то излишних деталей, обойдёмся академическим минимумом, хотя ведь и раньше сценографии как таковой не было. Добавятся какие-то детали, но это в большей степени будет касаться игры. Потому что весь спектакль сосредоточен на исполнителях, на их существовании.
— Это была ваша внутренняя потребность вернуться к «Ромео и Джульетте»?
— Всё-таки в большей степени это заказ театра. Была бы возможность поставить новую работу, я бы взялся за новую. Но, во-первых, это было бы уже нескольким перебором: в течение сезона в одном театре с небольшим перерывом ставить новый спектакль. Тем более, после такого важного для меня и определяющего спектакля, как «Зверушкины истории», браться за какого-то нового Шекспира, — это было бы уже наглостью. Совсем уж сильной наглостью. Просто есть потребность у зрителя, есть потребность у театра, у города, а я в данном случае исполняю эту общую волю. Тем более, что это достойная и важная для меня работа.
— Со студийцами вы уже успели познакомиться?
— Мы с ними проводили мастер-класс по биомеханике, это был заодно и кастинг, попытка понять, кто чего стоит. Выбор пока не окончательный, нет стопроцентного попадания, поэтому и несколько претендентов на главные роли. Может, это и хорошо: есть ещё время подвигаться в какую-то сторону, подышать. А кто исполнит главные роли, станет понятно в процессе репетиций в ближайшие несколько дней.
Все на стрёме
Репетиция в Молодёжном театре начинается с удара колокола — актёры собираются в каминном зале, вспоминая прежний спектакль. Например, костюмы. Степан Полежаев даже пришёл в нагрудном украшении из старой постановки.
— Самые лучшие костюмы за всю жизнь мою, — говорит артист.
— А у меня перстень остался! — подхватывает Яна Панова.
Между тем, Искандер Сакаев просит от актёров максимальной включённости в процесс. История идёт от финала, и читка начинается с 80-й страницы. Трагедия уже произошла, и несчастному брату Лоренцо (его играет Евгений Шкаев) остаётся лишь восстановить ход событий, объяснить, что к ней привело.
Репетиция с Искандером Сакаевым — мощнейший актёрский тренинг. Сюда бы продавать билеты: атмосфера на репетиции наэлектризована, — точно так же, как и в гробнице, в которой лежит Джульетта, — той энергией, которая исходит от самого режиссёра.
На каждую, даже самую простую фразу из инсценировки, режиссёр даёт исчерпывающее пояснение. В этом действии Сакаев поручает актёрам произносить текст «сухо, сконцентрировано и предельно делово».
— Малейший звук, шорох, стук вызывает всеобщую готовность резать и убивать, — разматывает клубок действия режиссёр. — Все приходят с готовностью, что сейчас произойдёт война. Убили Тибальта, убили Меркуццио, пропал изгнанный из города член одного из враждующих кланов, дочь умерла, — происходит какой-то тотальный непрекращающийся кошмар, выхода из которого нет. И то, что сейчас происходит, — это последняя капля: все на взводе, все на стрёме, все готовы в любой момент хвататься за оружие и резать друг друга. Все друг друга ненавидят, город фактически на военном положении. Знаете, самый страшный момент в гражданской войне — это когда все против всех, и доверять никому нельзя, нет никакого кланового единства. И поэтому здесь никто не тратится на раскрашивание текста. Не надо жанрить, здесь должно быть ощущение предельной сухости, без наяривания.