Несмотря на взрывной итальянский темперамент, новая постановка архангельского драмтеатра — удивительно умиротворяющая. Фото Артёма Келарева.
Главный режиссёр «архдрамы» Андрей Тимошенко решил поставить пьесу итальянского драматурга Эдуардо де Филиппо «Рождество в доме Купьелло», не побоявшись ни шуток про Рождество в марте, ни сравнений с одноимённым спектаклем Молодёжного театра. Потому, что хотелось, по его словам, подарить жителям заснеженного Архангельска немного тёплой Италии.
Главный герой трагикомедии — Лука — Лукарье — Купьелло. Его играет один из ведущих мастеров сцены драмтеатра Александр Дубинин. Он с головой погружён в работу над preseplo — «Яслями Христовыми». Игрушка для него — не столько дань традиции, сколько попытка вернуть время, когда дети были малышами, и гармонию в семью. Но за заботами об игрушке сеньор до последнего не замечает драмы, готовой вот-вот разразиться в доме. А когда замечает, здоровье и самообладание его подводят.
Дом, милый дом
Семья и дом для Андрея Тимошенко, как режиссёра, в этом спектакле — главное. Наверное, поэтому он, как художник, столь скрупулёзно подошёл к созданию домашнего уюта на сцене.
Сценография «Рождества по-итальянски» поражает своей декоративностью даже больше, чем деревянный мост через весь зал в «Грозе» и места для зрителей прямо на сцене в «Царе Эдипе».
Трудно не ахнуть, когда заходишь в зал и видишь на сцене выкрашенную в цвет свежей зелени с примесью морской волны комнатку неапольской квартирки 1930-х. Чувствуешь себя ребёнком, которому на Рождество подарили кукольный домик: так и хочется повыдвигать ящички, ощутить фактуры, сыпануть горсть бумажного снега на «Ясли Христовы».
Разве не уютно?
На стенах — гроздья сушеного красного перца, с потолка мягко светит люстра в абажуре, освещая стол, покрытый жёлтой скатертью с кружевом. При этом «пол» комнаты положен чуть под наклоном, так что кажется даже, будто две железных кровати, на которых спят Лукарье и его непутёвый сынок Неннилло (Михаил Кузьмин), вот-вот со скрежетом покатятся на зрителя. Создаётся впечатление замкнутого уютного мирка комнаты, в который через окна проникает мир внешний. Так, в первом акте слышен медитативный шум дождя за окном, а после антракта, когда ставки и напряжение растут, стёкла покрываются морозными узорами, а ставни гуляют от ветра.
Андрей Тимошенко создаёт сценографию так же любовно, как Лукарье клеит свои «Ясли Христовы». Кажется, что квартира семьи Купьелло — это тоже своеобразное preseplo.
Дон Лу, отфыркиваясь, умывается настоящей водой из настоящего кувшина.
Мадонна миа!
В этом внимании к деталям есть что-то трогательное. Дон Лу, отфыркиваясь, умывается настоящей водой из настоящего кувшина, вместе с несносным Ненни, прихлёбывая, поедает настоящий молочный суп с вермишелью, а у его брата Паскуалино (Дмитрий Беляков), лишившегося ботинок, из прорехи на носке самым прозаическим образом выглядывают пальцы. Когда герои откупоривают графин и опрокидывают рюмочку, произнося: «Buon Natale!», — до первых рядов доносится аромат вишни.
И в центре этого семейного мира — даже не Лука, а его супруга донна Кончетта. Энергия и мягкое женское обаяние заслуженной артистки России Елены Смородиновой превращают её чуть ли не в главную героиню спектакля. Кажется, что Смородинова идёт дальше всех, выполняя режиссёрский посыл — почерпнуть из итальянского кинематографа способы актёрского существования. Когда читаешь пьесу, кажется, что донна Кунче много ворчит. Но у героини Елены Смородиновой — ни тени сварливости: тогда, когда русская жена могла бы уже схватиться за скалку, итальянская донна лишь певуче тянет: «Лукарье, Лукарье…» или — в крайнем случае — характерно вскидывает руки.
Ненни радуется полученной в подарок зажигалке.
Если Елена Смородинова итальянский темперамент передаёт главным образом через речь, то остальные — через пластику и нарочитую преувеличенность эмоций. Инфантильный Неннилло Михаила Кузьмина, задирая своего дядьку, подпрыгивает, как боксёр на ринге, а все члены семьи, получая рождественские подарки, делают круг радости по комнате — как дети малые, честное слово!
Настоящим сюрпризом становится появление на сцене Сергея Чуркина (ведь на первой читке его не было!). Он входит в дом Купьелло, как свадебный генерал, весь в белом (зрительницы прямо ахнули!) и, как исполнитель роли доктора, произносит главные слова пьесы:
«Дон Лука Купьелло всегда был большим ребёнком и считал мир огромной игрушкой. Но когда он понял, что с этой игрушкой нельзя играть, он этого не вынес. От взрослого у дона Купьелло ничего нет, а для ребёнка он слишком старый».
Настоящим сюрпризом становится появление на сцене Сергея Чуркина.
«Нино, давай уберём эти чашки!»
Тем не менее, несмотря на итальянски темперамент персонажей, постановка удивительно неспешная: никто никуда не торопится. Это при том, что сама пьеса де Филиппо занимает от силы 15 страниц печатного текста! Но постановщик, перенося её на сцену, решает не спешить: у него Лука молится у статуэтки Мадонны ровно столько, сколько уходит на молитву, донна Кунче вытирает тарелки так долго, как их вытирает любая хозяйка, Неннилло, наверное, минуты полторы с вызовом и ехидцей тасует карты, и даже вполне себе жизненных пауз в спектакле не чураются.
А куда спешить, если на дворе Рождество? Святой праздник, душа поёт: своеобразными монтажными склейками в спектакле становятся массовые песенные номера под живую скрипку, альт и аккордеон. Кажется, как будто по соседству с домашним мирком Купьелло разместился античный хор — это ряженные соседи, поющие рождественские гимны, которые проходят через весь зал.
Хоровые номера и создают ощущение праздника.
Инструментальное трио не покидает зал в течение всего спектакля, оставаясь на отведённом ему островке сцены — то «включаясь», то «выключаясь». Причём оживают они по сигналу — когда свет и чей-либо взгляд падает на «Ясли Христовы». Песни же пёстрой компании соседей мало, что прибавляют сюжету постановки и тоже существенно замедляют её, но, думается, редкий зритель будет против: ведь именно хоровые номера и создают ощущение праздника — особенно вкупе с бумажным снегом и детьми-ангелочками.
Порой кажется, что очаровательный быт даже несколько «заедает» действие спектакля: уж больно неторопливо. Но в конечном итоге, в кульминационный момент, как раз-таки совершенно обыденный разговор членов семьи и соседки донны Франчески становится мощнейшим средством выражения общей тревоги за отца на смертном одре. Герои, как заведённые, повторяют: надо убрать чашки и перестать поить досужих гостей кофе, — раз пять проходят этот цикл! — но их глаза говорят совсем о другом — в них боль, которую не передать словами.
Светлый и красивый финал.
В финале постановки поющий народ переходит с итальянского на русский, чем снимает границу между сценической условностью и реальностью, между актёром и зрителем. Чудо Рождества, пусть и в марте, переживают все. И как будто бы зримым становится последнее видение Луки Купьелло — «Ясли Христовы», заполняющие весь мир».
Андрей Тимошенко:
«Безусловное существование в условной фантазированной форме — это главное, это вахтанговский абсолютный закон. Должна быть правда. Мы не хотели загонять действие, хотели, чтобы всё развивалось подробно, медленно, а потом закручивалось, закручивалось, закручивалось… Так, как в жизни и бывает».