Главный режиссёр «архдрамы» Андрей Тимошенко решил поставить пьесу итальянского драматурга Эдуардо де Филиппо «Рождество в доме Купьелло», не побоявшись ни шуток про Рождество в марте, ни сравнений с одноимённым спектаклем Молодёжного театра. Потому, что хотелось, по его словам, подарить жителям заснеженного Архангельска немного тёплой Италии.

Главный герой трагикомедии — Лука — Лукарье — Купьелло. Его играет один из ведущих мастеров сцены драмтеатра Александр Дубинин. Он с головой погружён в работу над preseplo — «Яслями Христовыми». Игрушка для него — не столько дань традиции, сколько попытка вернуть время, когда дети были малышами, и гармонию в семью. Но за заботами об игрушке сеньор до последнего не замечает драмы, готовой вот-вот разразиться в доме. А когда замечает, здоровье и самообладание его подводят.

Дом, милый дом

Семья и дом для Андрея Тимошенко, как режиссёра, в этом спектакле — главное. Наверное, поэтому он, как художник, столь скрупулёзно подошёл к созданию домашнего уюта на сцене. 

Сценография «Рождества по-итальянски» поражает своей декоративностью даже больше, чем деревянный мост через весь зал в «Грозе» и места для зрителей прямо на сцене в «Царе Эдипе». 

Трудно не ахнуть, когда заходишь в зал и видишь на сцене выкрашенную в цвет свежей зелени с примесью морской волны комнатку неапольской квартирки 1930-х. Чувствуешь себя ребёнком, которому на Рождество подарили кукольный домик: так и хочется повыдвигать ящички, ощутить фактуры, сыпануть горсть бумажного снега на «Ясли Христовы».

Разве не уютно?Разве не уютно?

На стенах — гроздья сушеного красного перца, с потолка мягко светит люстра в абажуре, освещая стол, покрытый жёлтой скатертью с кружевом. При этом «пол» комнаты положен чуть под наклоном, так что кажется даже, будто две железных кровати, на которых спят Лукарье и его непутёвый сынок Неннилло (Михаил Кузьмин), вот-вот со скрежетом покатятся на зрителя. Создаётся впечатление замкнутого уютного мирка комнаты, в который через окна проникает мир внешний. Так, в первом акте слышен медитативный шум дождя за окном, а после антракта, когда ставки и напряжение растут, стёкла покрываются морозными узорами, а ставни гуляют от ветра.

Андрей Тимошенко создаёт сценографию так же любовно, как Лукарье клеит свои «Ясли Христовы». Кажется, что квартира семьи Купьелло — это тоже своеобразное preseplo.

Дон Лу, отфыркиваясь, умывается настоящей водой из настоящего кувшина.Дон Лу, отфыркиваясь, умывается настоящей водой из настоящего кувшина.

Мадонна миа!

В этом внимании к деталям есть что-то трогательное. Дон Лу, отфыркиваясь, умывается настоящей водой из настоящего кувшина, вместе с несносным Ненни, прихлёбывая, поедает настоящий молочный суп с вермишелью, а у его брата Паскуалино (Дмитрий Беляков), лишившегося ботинок, из прорехи на носке самым прозаическим образом выглядывают пальцы. Когда герои откупоривают графин и опрокидывают рюмочку, произнося: «Buon Natale!», — до первых рядов доносится аромат вишни.

И в центре этого семейного мира — даже не Лука, а его супруга донна Кончетта. Энергия и мягкое женское обаяние заслуженной артистки России Елены Смородиновой превращают её чуть ли не в главную героиню спектакля. Кажется, что Смородинова идёт дальше всех, выполняя режиссёрский посыл — почерпнуть из итальянского кинематографа способы актёрского существования. Когда читаешь пьесу, кажется, что донна Кунче много ворчит. Но у героини Елены Смородиновой — ни тени сварливости: тогда, когда русская жена могла бы уже схватиться за скалку, итальянская донна лишь певуче тянет: «Лукарье, Лукарье…» или — в крайнем случае — характерно вскидывает руки.

Ненни радуется полученной в подарок зажигалке.Ненни радуется полученной в подарок зажигалке.

Если Елена Смородинова итальянский темперамент передаёт главным образом через речь, то остальные — через пластику и нарочитую преувеличенность эмоций. Инфантильный Неннилло Михаила Кузьмина, задирая своего дядьку, подпрыгивает, как боксёр на ринге, а все члены семьи, получая рождественские подарки, делают круг радости по комнате — как дети малые, честное слово!

Настоящим сюрпризом становится появление на сцене Сергея Чуркина (ведь на первой читке его не было!). Он входит в дом Купьелло, как свадебный генерал, весь в белом (зрительницы прямо ахнули!) и, как исполнитель роли доктора, произносит главные слова пьесы:

«Дон Лука Купьелло всегда был большим ребёнком и считал мир огромной игрушкой. Но когда он понял, что с этой игрушкой нельзя играть, он этого не вынес. От взрослого у дона Купьелло ничего нет, а для ребёнка он слишком старый».

Настоящим сюрпризом становится появление на сцене Сергея Чуркина.Настоящим сюрпризом становится появление на сцене Сергея Чуркина.

«Нино, давай уберём эти чашки!»

Тем не менее, несмотря на итальянски темперамент персонажей, постановка удивительно неспешная: никто никуда не торопится. Это при том, что сама пьеса де Филиппо занимает от силы 15 страниц печатного текста! Но постановщик, перенося её на сцену, решает не спешить: у него Лука молится у статуэтки Мадонны ровно столько, сколько уходит на молитву, донна Кунче вытирает тарелки так долго, как их вытирает любая хозяйка, Неннилло, наверное, минуты полторы с вызовом и ехидцей тасует карты, и даже вполне себе жизненных пауз в спектакле не чураются.

А куда спешить, если на дворе Рождество? Святой праздник, душа поёт: своеобразными монтажными склейками в спектакле становятся массовые песенные номера под живую скрипку, альт и аккордеон. Кажется, как будто по соседству с домашним мирком Купьелло разместился античный хор — это ряженные соседи, поющие рождественские гимны, которые проходят через весь зал.

Хоровые номера и создают ощущение праздника.Хоровые номера и создают ощущение праздника.

Инструментальное трио не покидает зал в течение всего спектакля, оставаясь на отведённом ему островке сцены — то «включаясь», то «выключаясь». Причём оживают они по сигналу — когда свет и чей-либо взгляд падает на «Ясли Христовы». Песни же пёстрой компании соседей мало, что прибавляют сюжету постановки и тоже существенно замедляют её, но, думается, редкий зритель будет против: ведь именно хоровые номера и создают ощущение праздника — особенно вкупе с бумажным снегом и детьми-ангелочками.

Порой кажется, что очаровательный быт даже несколько «заедает» действие спектакля: уж больно неторопливо. Но в конечном итоге, в кульминационный момент, как раз-таки совершенно обыденный разговор членов семьи и соседки донны Франчески становится мощнейшим средством выражения общей тревоги за отца на смертном одре. Герои, как заведённые, повторяют: надо убрать чашки и перестать поить досужих гостей кофе, — раз пять проходят этот цикл! — но их глаза говорят совсем о другом — в них боль, которую не передать словами.

Светлый и красивый финал.Светлый и красивый финал.

В финале постановки поющий народ переходит с итальянского на русский, чем снимает границу между сценической условностью и реальностью, между актёром и зрителем. Чудо Рождества, пусть и в марте, переживают все. И как будто бы зримым становится последнее видение Луки Купьелло — «Ясли Христовы», заполняющие весь мир».

Андрей Тимошенко.

Андрей Тимошенко:

«Безусловное существование в условной фантазированной форме — это главное, это вахтанговский абсолютный закон. Должна быть правда. Мы не хотели загонять действие, хотели, чтобы всё развивалось подробно, медленно, а потом закручивалось, закручивалось, закручивалось… Так, как в жизни и бывает».