Лента, вышедшая в мир с Каннского фестиваля, на котором исполнительница главной роли Самал Еслямова получила «Золотую пальмовую ветвь», уже была в российском прокате. Но до Архангельска добралась благодаря кинофестивалю Arctic Open. Северному зрителю её представил исполнитель одной из эпизодический ролей, второй режиссёр Вячеслав Агашкин.

Он рассказал, что картина снималась с 2011 года, и на завершающем этапе — в очень напряжённом режиме.

— Каннский фестиваль нас отобрал, посмотрев 60 минут фильма, — рассказал Вячеслав Агашкин. — У нас не было готово 35 минут, а оставался месяц. И то, что было в этот месяц, даже передать нельзя. Сергей [Дворцевой] работал до галлюцинаций. Каким-то чудом мы успели доснять, и в Каннах показали очень сырую картину. И после того, как вернулись, ещё четыре месяца снимали. И досняли 38 сцен. Так что вы смотрите не тот фильм, что был в Каннах. Он изменился процентов на 70.
Вячеслав Агашкин на встрече со зрителями. Фотобанк фестиваля.Вячеслав Агашкин на встрече со зрителями. Фотобанк фестиваля.

Фильм открывается мучительно-умилительной сценой: четырёх запелёнатых солдатиками младенцев везут в дребезжащей тележке по коридору безысходно-облезлого роддома в палату к роженицам — на кормление. От одного из них Айка и сбегает — через окно, выдирая с мясом раму, как загнанный зверь, несмотря на послеродовое кровотечение. Из прерывистого дыхания главной героини, преодолевающей боль и продирающейся по засыпанной снегом Москве, сложится звуковая партитура доброй половины фильма.

Столица, застигнутая врасплох аномальным снегопадом, а потом оттепелью, наверняка напомнила архангельским зрителям о собственном пути из дома до кинотеатра — по такой же каше, готовой вот-вот превратиться в слякоть. Отрывки телевизионных репортажей об уборке снега роняют в почву мифологии картины важное семечко: непогода — это месть природы человеку за пренебрежение. Природа станет одним из главных героев ленты. Она докажет, что против неё не попрёшь.

Ощущение преследования усиливает трясущаяся ручная камера (оператор — Иоланта Дылевска), следующая за беглянкой по пятам — до грязного подвала, где такие же нелегалки, как она, страшно и методично, как живой конвейер — руки работниц двигаются синхронно, как поршни единого механизма, — ощипывают и потрошат кур. Оставшаяся без работы и без денег, только с одной несчастной курицей на руках, Айка прячется от бандитов, у которых заняла денег на открытие швейного цеха.

Стараниями режиссёра Сергея Дворцевого и оператора Иоланты Дылевской, страдания Айки причиняют зрителю практически физическую боль. Бедняжка сбивает с крыш и собирает сосульки, чтобы прикладывать лёд, сцеживает молоко в мутную банку в замызганной раковине обшарпанной общей ванной, перебинтовывается, несмотря на боль в груди. Такие физиологические детали говорят о страданиях героини больше, чем она сама. Ведь она вообще говорит очень мало, и голова её почти всё время опущена. 

В её коротких фразах чувствуются не только зажатость приезжего, оказавшегося в другой языковой среде: русский-то она знает, — но и привычка молчать. Что толку говорить? Её всё равно никто не услышит. Первую длинную фразу Айка выпаливает уже во второй половине фильма, в ответ на упрёки сестры: «Чему ты можешь меня научить? Как родить пятерых и жить на копейки? У меня свой план, у меня свой бизнес будет!».

Сергей Дворцевой помещает свою героиню в ситуации, в которых жизнь постоянно давит ей на больное, не даёт забыть об оставленном ребёнке. В сцене, когда Айка лежит под капельницей у врача-соотечественницы, режиссёр сталкивает её с беременной, пришедшей на аборт на четвёртом месяце. В ночлежке для гастарбайтеров — так называемом хостеле «Солнечный» — окружает её телефонными разговорами матери-мигрантки с детьми.

Глотком живой жизни становятся сцены в ветеринарной клинике, куда Айку забрасывает случай.
Сцены с местным котом Кохой, защищающим свою территорию от лысого кота-пациента, позволяют перевести дыхание и даже улыбнуться. Ветеринарка становится единственным местом, где страдающие души — что Айка, которую пригревает уборщица Чинара, что собака Лара с ранеными ногами, — встречают милосердие. Строгого и требовательного к персоналу, но ласкового к животным ветеринарного врача, кстати, сыграл настоящий ветеринар, не актёр (Сергей Мазур).

— В фильме есть такие эпизоды, которые просто невозможно повторить, — отметил Вячеслав Агашкин. — Уверяю вас, эпизод с собакой, писающей кровью, повторить нельзя. Собака умерла, к сожалению. В роль ветеринарного врача я сам вгрызался, я года два к ней готовился, ходил на операции. Но когда пришёл Сергей Михайлович, я понял, что мне здесь делать нечего. Всё заиграло по-другому, потому что он настоящий.

Но даже там жизнь продолжает подкидывать Айке знаки и напоминать о материнском долге. Сцена с тремя щенками, сосущими молоко из разодранной груди таксы, сделана по лекалу открывающего эпизода фильма: опять малыши лежат рядком, голова к голове.

Медленно, но верно режиссёр подводит героиню к единственно верному, по его мнению, решению. И он демонстирует в известной степени мифологизированный взгляд на формирование детско-материнской привязанности. Доведённая до отчаяния Айка обещает бандитам ребёнка в уплату долга, но одно прикосновение детских губ к груди решает всё. Вот так природа и берёт своё, когда оказывается, что вся картина — это история становления материнского инстинкта.