Уильям Воркман:

«Я был призван на флот в 17 лет, до этого ни разу не видел моря. В 1941 году меня направили на учебную плавбазу „Рейли“ в Плимуте. После первоначального обучения я получил назначение на тральщик первого класса „Глинер“ типа „Хэлсион“. Нам выпало сопровождать Арктические конвои, тралить фарватеры у Исландии, в Кольском заливе и Белом море. Это было очень опасное дело, особенно зимой, когда вся палуба покрывалась льдом, тросы, которые держали тралы, часто лопались и заводить их снова вручную было на пределе человеческих сил.В Архангельске мы ходили в клуб для моряков. Там были танцы, и хотя русские девушки были очень красивые, я хранил верность своей любимой Берилл, которая меня ждала дома. Я ей тогда написал письмо: „Сегодня вечером будут танцы, но я не буду смотреть ни на одну из девушек, потому что у меня есть только ты, и я вижу только твои глаза“.В марте 1944 года мы сопровождали конвой RA-57. Немецкая подводная лодка торпедировала транспорт „Эмпайр Тоурист“. Мы спасли 68 человек. В море мы всегда были в напряжении: однажды, когда я дежурил у зенитного автомата, рано утром меня качкой бросило на него, и я случайно нажал на спуск. В темноте раздались выстрелы, весь экипаж был поднят по тревоге. Все конечно были раздосадованы из-за этой случайности, но меня не наказали.Во время открытия второго фронта мы обеспечивали высадку союзников в Нормандии. 25 августа 1944 года наш тральщик подорвался на мине и получил повреждения. Мы ушли в Англию на ремонт, и это спасло нам жизнь: буквально через несколько дней шесть кораблей нашей флотилии у Гавра попали под „дружественный огонь“ — налёт своих бомбардировщиков, сотни наших товарищей погибли. Тральщики воевали дольше всех — мы очищали море от мин и после войны. Меня демобилизовали только в марте 1946 года, я женился на Берилл, у нас родились три сына и дочь, у нас восемь внуков и шестеро правнуков».

Дмитрий Михайлович Замятин:

«Я встретил войну в Архангельске 13-летним подростком. 22 июня мы с сестрёнкой были в цирке, на представлении. Там было так весело и интересно. Я даже помню частушки, какие там пели. И вдруг — война. Радость сменилась каким-то затишьем, испугом.

Когда узнали о начале войны, мы с друзьями очень переживали, что мы маленькие, и война пройдёт без нас. Но всё пошло иначе, и нам хватило времени навоеваться. Учился я в техникуме связи. Потом на фронте погиб отец, мы остались одни с матерью, продолжать учёбу было очень сложно. Вот и пошёл работать, поступил в Северное морское пароходство. Ходил на буксире „Рассказов“, шаланде „Урса“. Был и мотористом, и машинистом, а потом и вторым радистом.

Мы обеспечивали проводку союзных конвоев, перевозки в Белом море. Было ли страшно тогда нам? Страшно становится теперь, когда вспоминаю то время. Тогда были молодыми, и не задумывались о чём-то плохом, да и думали сначала, что вмиг разобьём фашиста, а оказалось… И жили каждый день с мыслью — быстрей бы победа, быстрей бы.

Я был вторым номером расчёта крупнокалиберного пулемёта, который стрелял по самолётам. И некогда было думать, что можно погибнуть. О Победе узнал по радио, только сменился с вахты, а тут — радость долгожданная — сообщают о капитуляции Германии. Мы были в этот день в Архангельске. Помню, объявили, и сразу весь народ пошёл на площадь Профсоюзов, там было столько радости — кто пел, кто мог — тот плясал. Пышных застолий, конечно, не было, голодно было, жили очень-очень скромно. Но было такое единение! Казалось, что все люди вмиг стали родными и близкими, обнимались, целовались, знакомились».