О его смерти ТАСС сообщила его супруга и менеджер Ольга Мамонова. В начале июля поэта и музыканта госпитализировали с коронавирусом. Перед смертью артист был в коме, дышал с помощью аппарата ИВЛ. 

Уход Петра Николаевича из жизни — повод вспомнить его последнюю встречу с архангельским зрителем. Он был в столице Севера весной 2016 года, когда ему вот-вот должно было исполниться 65. Со своей группой он привёз на фестиваль «Европейская весна» музыкальный спектакль «Новые приключения Незнайки». 

А после двухчасового представления ещё добрых минут сорок общался со зрителями на расстоянии вытянутой руки. Он говорил о подрастающем поколении, о Боге, о жизни. Он тогда говорил, что ничего важнее, чем общение с людьми, в жизни нет. И как с ним не согласиться теперь, в пандемийные, карантинные времена, когда все испытали на себе, что такое — изоляция?

— Вообще ничего важнее, чем общение с людьми, нет, — говорил тогда Мамонов. — Звонит мне в полвторого ночи человек, а у него и там, и сям — облом. Я ему что-то сказал, — ему легче. А мне, что, трудно? Вот так приходится жить, каждый день что-нибудь маленькое делать. Благодать Божья заключается в одной немытой тарелке. Помыл потихонечку, чтоб мама не видела — всё, день прожит недаром.

Он родился в 1951 году — ещё при Сталине. И об этом тоже вспоминал тогда. И вообще говорил о том, как много довелось пережить.

— Столько смен различных эпох наше поколение застало, это так удивительно! — говорил Пётр Николаевич. — У меня есть фото — я в детских яслях под портретом Сталина. Я ещё жил при Сталине, не фига себе! При этом убийце… И до сих пор у нас памятники стоят. С этим приходится жить, с этим приходится рядом быть. С этим ужасом, с этими военными, с этой стрельбой бесконечной, с этой силой, с этими кричащими дядьками-политиками. Но есть всякие, есть и там хорошие люди. Говорят, что в сталинских лагерях можно было жить потому, что среди тех ужасов были нормальные люди.

Или вот ещё — о жизни вообще:

«Жизнь, ребята, — дело серьёзное. Время пока ещё есть, надо думать о том, что будем делать в четверг, если умрём в среду. Я перед зеркалом стою и думаю: «Алло, парень, ты что вообще за человек? Кому-нибудь с тобой хорошо?». Если наберём в себе — искупить, простить, помочь, — значит, этим будем радоваться. Это все блёсточки будущей жизни. Господь ведь не дядька с палкой, он нам хочет дать царство, где он будет царем, где солнце будет сиять, где будет совсем другая жизнь. Я думаю: «Ничего себе, хочу туда».