13-летний герой романа Патрика Несса Конор О'Молли стал ещё одним из «потерянных детей» Архангельского молодёжного — подростков, впервые сталкивающихся с несправедливостью мира и потерей. Только в отличие от Оскара из спектакля «Папа встретит меня в L.A.» и Сузи из «Поцелуя ируканджи» Конор переживает потерю близкого человека не как совершившийся факт, а как процесс. От рака угасает его мама. И по ночам, ровно в 00:07 к нему является дерево-монстр, рассказывающее сказки.
Спектакль начинается — это уже именно часть спектакля, а не просто формальность, — с того, что к зрителям выходят режиссёр «Плохого театра» Дмитрий Крестьянкин и исполнитель главной роли Кирилл Ратенков, который, кстати, играл и Оскара. Встреча с артистом за мгновение до того, как он начинает играть, придаёт происходящему какую-то очень доверительную интонацию. В этот момент между сценой и залом как будто ратифицируется тот договор, что был заключён во время покупки билета.
И что ещё важно, — особенно, наверное, для подростка, — здесь актёр обращается к зрителю с позиции равного. Он как будто говорит: «Дружище, мы сейчас с тобой отправимся в путешествие. Возможно, тебе даже будет немного страшно или грустно. Но помни: это всё понарошку, к тому же я буду с тобой». Дмитрий Крестьянкин ведь ещё в интервью «Региону 29»рассказывал, что ему интересно оставлять зазор между актёром и ролью. А затем уже на самом деле Кирилл Ратенков произносит фразу-заклинание: «Пора вам рассказать историю Конора О'Молли. Мы как раз находимся в его спальне». Тумблер переключается, и вот он уже не Кирилл, а Конор. Он ложится на кровать.
Простую железную кровать режиссёр Дмитрий Крестьянкин и художница Шура Мошура поставили в центре зрительного зала, соблюдая баланс между сном и явью. Чередование дня и ночи, сна и яви задаёт и ритм спектакля. И этот ритм крепко держит интригу, ведя зрителя к раскрытию правды.
Смена дня и ночи, сна и яви подчёркнута и световой партитурой (Игорь Кузнецов). Днём загорается тёплый жёлтый, ночью — холодный голубоватый свет. Но граница между ними проведена, как по линейке: первый освещает островок тисовой хвои, похожий на прикроватный коврик, на который ступает древочудище, являясь Конору. А второй окутывает саму кровать мальчика.
Справа и слева от кровати, по трое с каждой стороны, на стульях сидят шестеро артистов. Днём они — близкие и знакомые Конора: мама (Татьяна Крылова), папа (Антон Чистяков), бабушка (её в очередь играют заслуженные артистки России Наталья Малевинская и Яна Панова), подружка Лили (Дарья Белых), школьный хулиган Гари (Юрий Бегметюк) и учительница мисс Кван (Дарья Тюрикова). Ночью персонажи надевают маски, словно выструганные из древесной коры, похожие на те, что могли бы носить друиды, и превращаются в многоголосого монстра — «шесть в одном».
Как такового монстра в спектакле нет. Его образ решён аудиально: его голосом становится хор шестерых. При этом, режиссёр развивает символический потенциал этого образа: в конце-концов кажется, что монстр — это просто скоп плохих, тревожных, злых мыслей, которые атакуют Конора по ночам, когда его психологические блоки ослабевают.
Монстр — это одновременно все шестеро в одном и каждый из них по-отдельности. Попеременно каждый из близких мальчика надевает древесную маску и встаёт на коврик из тисовой хвои. Потому что каждый по-своему причиняет ему боль. Бабушка — тем, что у неё не дом, а тюрьма. Лили — тем, что разболтала всей школе о болезни его мамы. Папа — тем, что ушёл и завёл новую семью.
Дмитрий Крестьянкин всё доводит до конца: если что-то где-то появилось, то непременно закольцуется. Сказки, которые рассказывает Конору древочудище, прорастают в реальные жизненные ситуации. После одной из них Конор проявляет насилие к школьному задире Гари. И неслучайно, обыгрывая это насилие, режиссёр дважды демонстрирует практически архетипическую ситуацию школьного буллинга — макание головой в унитаз. Только сначала Гари делает это с Конором, а потом, наоборот, Конор с Гари: жертва и обидчик меняются местами.
Сцены сказок режиссёр решил в эстетике площадного средневекового театра. В них артисты, играющие многоголосого монстра, будто становятся артистами бродячей труппы. Под кельтские мелодии они принимают вычурные позы, фехтуют деревянными мечами… При этом, назначает их на роли как будто бы Конор: поэтому неслучайно бабушка играет злую ведьму, а Лили — принцессу.
В материале, в котором что элементы фантастики, что элементы реальности передаются через театральную условность, артисты существуют разнообразно. Своего Конора Кирилл Ратенков играет максимально правдоподобно: его герой как будто потерялся между стадиями отрицания и гнева, лишь изредка в его голосе, нет-нет, да и звучат подавленные слёзы. Образы остальных персонажей как бы искажены восприятием его героя: «пановцы» подчас играют их так, как видит их Конор. Поэтому бабушка, которая кажется мальчику максимально непохожей на нормальных бабушек, принципиально холодна и собрана, как Миранда Пристли из «Дьявол носит Prada». Просто внук не слышит боли в её голосе. Но мы — слышим.
Папа, у которого теперь новая семья в Америке, кажется парню предельно далёким. Оттого Антон Чистяков, играя отца в одной из самых показательных сцен, как бы меняет серию масок — развязного папаши, сгорбившегося меланхолика, героя американских фильмов, рубахи-парня, деловитого знатока, упрямого оптимиста… Пересаживаясь со стула на стул, артист как бы перескакивает из образа в образ. Все эти отцовские ипостаси роднит между собой то, что в любой из них отец словно не видит сына. Он начинает видеть его и показывать ему себя настоящего лишь когда встаёт напротив спинки кровати, но Конор тоже этого как будто не замечает.
Между мамой и сыном тоже не всё ладно: они почти не касаются друг друга. Лишь в воспоминании они держатся за руки: словно тот поход в индийский ресторанчик и на ночной сеанс в кино, предшествовавший серьёзному разговору о болезни, был последним моментом близости. Именно после того разговора мама надевает шапку и с её лица пропадают краски. Потом мама с сыном лишь неловко отсаживаются друга от друга, потому что между ними много непроговорённых чувств.
Мама Татьяны Крыловой как будто существует уже между мирами. То в её лице ни кровинки, и всё тело её выражает слабость, то она, как фея, танцует в лучах «лунного» света. И если во время обычных ухудшений её пластика ломанная, угловатая, то тогда, когда конец уже неизбежен, её движения приобретают какую-то иную неземную плавность, словно она невесома.
Чувства, что стоят между Конором и мамой, — это часть той правды, которую ждёт монстр от мальчика. В кульминационный момент маска из древесной коры оказывается на лице у мамы. Ведь её Конор тоже винит — за то, что заболела. Сон, в котором Конор пытается удержать кого-то от падения в пропасть, становится явью. И, само собой, тем кем-то, кого мальчик пытается удержать, оказывается его мама: её запястье выскальзывает из его руки, и она падает на кровать. И то, что казалось кошмаром, оказывается единственным здоровым решением, — отпустить. И простить: не только маму, но и себя самого. Ведь в финале монстром оказывается сам Конор. Но не тот Конор, который, отчаявшись, пожелал конца маминых страданий, а тот, что сам себя казнил за своё мыслепреступление.
Когда это откровение приходит, с персонажей будто спадают искажённые маски. Бабушка становится, наконец, бабушкой — мамой мамы. Отец перестаёт говорить на разные голоса. Каждый находит нужные слова утешения: про то, что люди — сложные существа, про то, что твои дурные мысли — это не ты. И в этот момент кажется, что через персонажей говорят актёры: словно они обращаются не только к Конору, но и к каждому подростку, переживающему подобное.
Сигнал будильника оборачивается в звук остановки сердца на кардиографе. Как будто отпустив свою мать с миром, Конор наконец просыпается. Но финал спектакля не горький, в нём — свет. На краткое мгновение режиссёр словно даёт своим героям дополучить ту любовь, которой они лишались, пока горевали в одиночку. Эту возможность они получают, когда начинают говорить друг с другом.