Его герой — не только Том Сойер, да и все мальчишки на свете, но и Марк Твен. Исполнитель роли деятельного рассказчика Дмитрий Беляков носит смешные моржовые усы, дедморозовские кустистые брови и нарочито искусственный всклокоченный седой парик. Постижёры драмтеатра могли бы сделать и получше, пореалистичнее, но это не нужно: седина Твена-рассказчика — наивная маскировка, всё равно, что очки из магазина приколов, — ведь писатель, придумавший Тома, до старости остался ребёнком.

Он не только рассказчик, но и активный участник всех мальчишеских проказ. Впервые он появляется на сцене под грохот выстрелов: как молоденький, перепрыгивает через частокол, идущий от кулисы к кулисе, удирая не от разбойников, а от тётушки Полли с ружьём. Опуская ружье, и устанавливая тишину в зале одним мановением руки, тётя (Мария Беднарчик) утрированно-чопорно, строго-престрого выпаливает: «Хулиганьё!». 

Вообще всех взрослых актёры-ломоносовцы играют, чуть преувеличивая, наигрывая. Иной раз так детей играют, чуть кривляясь, но тут — наоборот: дети куда настоящее взрослых. Ведь взрослые только притворяются правильными и умными, а сами — дураки! Но то, что строгость тётушки Полли — напускная, становится видно, когда та, пообещав как-нибудь отлупить шалопая Тома (Александр Зимин), вдруг заговорщически подмигивает зрителям. Ну, правда же, притворяется! При этом ходит тётя тоже смешно — как утка-гусыня.

Образы детей, конечно, тоже совсем не реалистические, а игровые, заострённые. В чистый гротеск уходит Нина Няникова: её Джо Харпер, приятель Тома, одновременно и картавит, и гундосит, и порой даже говорит с каким-то одесским акцентом. И повторяет на сцене — к восторгу зала — лунную походку Майкла Джексона. Александр же Зимин играет своего Тома, как лучшего мальчишку на свете — как мечту о золотых годах. Отчасти его персонаж — юный аватар Марка Твена.

На сцене художник спектакля Андрей Тимошенко возвёл двухэтажный дровяной сарай, похожий одновременно и на крепость, и на домик на дереве (но без дерева), и на пароход — за счёт «беличьего» колеса, и на модную урбанистическую детскую площадку, и на каркас дома, какой строят в Америке после урагана, и на весь городок Сент-Питерсберг. Марк Твен раскручивает колесо, приводя в движение историю. Постройка движется вместе с историей: она стоит на поворотном круге и крутится, и вместе с ней как бы проходит перед глазами вереница мальчишеских впечатлений.

В спектакле, который Михаил Кузьмин строит по коллажному принципу, как винтажный американский «Ералаш», как сборник забавных историй из жизни мальчика, эпизоды между собой скрепляет деятельный рассказчик Твен. Он буквально всеведущий — много времени седовласый мальчишка проводит на втором этаже, наблюдая за Томом и его друзьями. Из эпизодов про шалости, дружбу, первую любовь, которые кажутся архетипическими, складывается универсальный сюжет о детстве и мальчишестве вообще, который может «примерить» каждый мальчик и мужчина. Да и девочки с женщинами, в общем-то, тоже. И в контексте этой истории взаимоотношения Тома и Марка Твена очень важны. Потому что Том дарит седовласому джентльмену возможность задержаться в детстве, «средство, чтоб вновь попасть туда».

Поначалу, когда видишь старину Твена на сцене, задаёшься вопросом — видят ли его Том и компания, видят ли его взрослые? Да, видят, он не бестелесный Патрик Суэйзи из «Призрака». Он флиртует с тётей Полли: называет ей «тайфуном». А она его — «мастаком». Он бьётся головой о стену, когда Том проговаривается Бекки Тэтчер про его прежний роман с Эми Лоуренс. А позже подаёт Бекки журнал учителя мистера Робинсона, помогая ей, примерной судейской дочке, впервые набедокурить.

Помимо этого универсального и отчасти даже философского сюжета, кажется, очень важного для режиссёра, есть ещё и обычный, приключенческий, — про Тома и Гека, убийство на кладбище, зловещего индейца Джо и Мэффа Поттера, обвинённого в преступлении, которого он не совершал.

Вводные эпизоды — покраска забора, встреча с Бекки, игры в Робин Гуда, маята в школе, где из непоседливых детей воспитывают «маленьких солдат» — проходят на «ура» под звуки тапёрского пианино, блюзовой бас-гитары и трещоток, средневековых инструментов и романтического саксофона. Когда Том после встречи с Бекки проходится колесом в свете прожектора, по экрану-заднику весело проносится стая ярких бабочек — прямо как в песне, которую герой Дмитрия Харатьяна, влюбившись в одноклассницу, поёт в старом «Розыгрыше» Дмитрия Меньшова. А в момент объяснения доска превращается в классную доску, на которой влюблённый Том «пишет» заветное I love you. Когда Том и Бетти, наконец, целуются, юные зрители устраивают овацию. 

С момента встречи Тома с Гекльберри Финном (Артур Чемакин), который кроет зануду Сида отборным матерком (его режиссёр «запикивает», хотя нежный, как маленький мальчик, Марк Твен всё равно зажимает уши), активизируется приключенческий сюжет. И, как ни парадоксально, в этих остросюжетных сценах — подсмотренном убийстве, бегстве на остров и пиратстве, — всё напряжение куда-то девается, ритм сбивается. Слишком конкретные, повествовательные сцены не вписываются в универсальный сюжет о мальчишестве. Да и кульминация уже прошла — а ей стал первый поцелуй, в равной степени принадлежащий как фабуле, так и ностальгии по мальчишеству.

Драматические узлы, в которые ввязывается Том, развязываются, как по волшебству, как в фантазии мальчишки, мечтающего, что его провозгласят героем, изберут президентом и разрешат есть сколько угодно сладкого. Но ведь всё это и есть фантазии одного седого мальчишки. На суде по делу Мэффа Поттера Марк Твен выступает адвокатом. Финальная схватка Тома Сойера с индейцем Джо, поставленная режиссёром в slow-motion, напоминающая решающую битву Маугли и Шер-Хана, тоже кажется нереальной — мечтой каждого мальчугана о подвиге.

И вот тут-то, под песню The House of the Rising Sun группы Animals, Марк Твен решает поставить точку. Он целует медальон — какую-то свою Бекки. Мальчишки, услышав, что им предстоит стать взрослыми, ревут навзрыд. А седой джентльмен, вдруг растерявший всю свою прыть, ковыляет, согнувшись, прочь со сцены. Потому что дети уже выросли, и энергия, которой они его подпитывали, закончилась.