Спектакль «Муха». Фото из архива Даниила Семёнова.При знакомстве убеждаешься, что Даниилу присущи смелость и мудрость. Как удаётся сохранять присутствие духа и силу воли, нести людям — в том числе больным детям — свет, радость и добро, не поддаваться буллингу, мраку и цинизму, откуда черпать вдохновение, выбрав столь необычное в наше время искусство? Как быть сильным через тонкость и беззащитность? Как делать всё это одному, в холодных условиях закрытого города с его довольно своеобразной аудиторией? Как рождаются стихи? Обо всём этом — в интервью с Даниилом Семёновым.
Иметь
источник в себе
— Даниил, скажите, с чего началась Ваша история как артиста?
— Я 1985 года рождения, и в начале девяностых мама стала рассказывать мне про Полунина, Марселя Марсо, Чаплина. Мама — хореограф, педагог, к искусству всегда была очень близка. Дедушка был инженером-конструктором, архитектором, работал на северодвинском КСКМ, и тоже разбирался в искусстве. А бабушка была руководителем народного театра, из которого потом образовался «Автограф». Они что-то рассказывали, обсуждали, и мне всегда было это интересно.
Я воспринимал нужное для меня только на слух, поскольку материалов поначалу было мало. Что-то случайно показывали по телевизору. Потом стало возможно музыку переписывать с кассеты на кассету — это был прорыв. Магнитофон появился в мои 16 лет, я уже подбирал себе композиции, и под них пытался делать первые номера.
Первая пантомима была на тему осени, в классическом образе мима под музыку Энио Мориконе. Мне было 17, я учился в училище № 49. Библиотекарь Ольга Сергеевна всегда устраивала какие-то мероприятия, и предложила мне показать пантомиму. Правда, она предлагала под «Вальс-бостон» Розенбаума, а у меня уже тогда было понимание, что пантомима не должна быть озвучена словами.
Было сложно: нужно было как-то собирать, копировать движения, идеи. Выручали индийские фильмы, какие-то мультфильмы. Мне было интересно, как двигается кукла, как двигается робот, даже то, как двигается манипулятор мусоровоза.
— Получается, с самого начала и до сих пор Вы были самоучкой?
— Да. Позже, когда информация уже стала доступной, я открыл для себя творчество Марселя Марсо, фильмы на дисках покупал про артистов, и узнал, кто такие Попов, Полунин, «Карандаш», Никулин и Шуйдин. Стал интересоваться биографиями клоунов, потому что понимал: человек должен быть чем-то наполнен, ведь когда он что-то даёт, нужно иметь источник.
У поколения, прошедшего войну, допустим, такой энергии было в таком избытке, что они давали её, не ограничивая, и это было искренне. Те, кто познали смерть — они познали и жизнь, и печаль, и что такое истинная радость. Допустим, напарник Никулина Михаил Шуйдин на войне горел в танке, его едва спасли, он частично потерял слух и зрение, и шрамы остались на всю жизнь. И я понимал, что выходить на люди для таких артистов — это проявление огромной воли. Нельзя выйти на сцену просто так: мол, что там такого — накрашусь, и пойду. Должен быть качественный диалог со зрителем. Я всегда думал и работал над этим.
Параллельно занимался современными танцами, здесь толчком послужило знакомство с творчеством Майкла Джексона. Это произошло так. Я вырос в Нёноксе, а в определённый момент надо было переехать в Северодвинск. И, как новенького в классе, меня начали травить. Но нашёлся и парнишка, который предложил посмотреть концерт Майкла, а потом дал эту видеокассету. И я ходил по знакомым, у кого были «видики», чтобы смотреть и что-то перенимать. Заметил, что в одном из номеров он двигается, как робот, и только потом я узнал, что есть такой стиль верхнего брейка, «электрик-буги». Потом увидел ребят, которые так же танцевали, и удивился: надо же, не мне одному это интересно!
Фото из архива Даниила Семёнова.Поиск образа
— Вы применяете в своих номерах смежную технику: танец, пантомима, клоунада…
— Да. Но мама мне говорила: сюжет — прежде всего! Поэтому я стал искать образы и костюмы для них, и так порой рождались целые номера. Постепенно, с распространением интернета, познакомился с опытом близких мне по духу артистов. Но только в 2022 году сбылось давнее желание вживую посмотреть «сНежное шоу» Полунина, хотя знал, что самого Славы не будет на сцене, и считал прежде, что если идти — то только на самого Полунина. Правда, артист, который его заменил, всё считал и усвоил на корпускулярном уровне.
— Пытались общаться с Полуниным? Что из этого получилось?
— Когда мне было 35 лет, я написал ему письмо. Ответила некая Маша, сказала, что письмо передали Вячеславу, ему очень понравилось моё обращение — я его поблагодарил за вдохновение, потому что его поэтическая клоунада мне была всегда ближе всего. Лицедейство само по себе, высмеивание, поверхностное отношение к человеческим чувствам было мне неинтересно. Да, есть такие жанры, но в своих номерах я стараюсь сгладить такой юмор добрым рукопожатием, объятием.
Я разработал свою систему. Если, допустим, я подхожу в интерактиве к женщине, то могу это сделать только через её мужчину. Очень мало времени на то, чтобы определить, какого человека можно взять на сцену, какого нет, кто на тебя и как реагирует. И я очень благодарен Полунину за его опыт и мышление.
В
ответе от Полунина меня попросили
скинуть видео моего творчества. Я это
сделал, но вот прошёл год, и пока ничего.
Может, просто затерялось, может, таких
как я — тысячи.
Спектакль «История одного вентилятора». Фото из архива Даниила Семёнова.
Для
общения необязательно нарушать тишину
— Даниил, когда Ваше увлечение переросло рамки хобби? Как это сочетается с работой, что для Вас серьёзнее из этих занятий на сегодня?
— Я несколько лет работаю в техникуме переводчиком жестового языка, сопровождаю глухих студентов. Их язык всегда мне был интересен с точки зрения жеста, образа, выражения мысли. И, когда я был на альтернативной службе в Смоленске, в интернате начал учить жестовый язык. Вернулся в Северодвинск — продолжил общаться с глухими. Сначала было просто интересно, а потом полюбил культуру этих людей. И это обогатило мой мир. Марсель Марсо как-то сказал: «Я принёс тишину на сцену, где музыка и голоса были королями». Вообще, в современном мире значение тишины трудно переоценить. И когда для того, чтобы общаться, не нужно нарушать тишину — это вообще какая-то магия.
— Пантомима предполагает высокий уровень владения техникой. Для Вас это — как «ездить на велосипеде», или требует постоянных занятий?
— Чтобы делиться со сцены, нужно всегда себя «подгружать». Чтобы расти, придумывать что-то новое, нужно всегда быть наблюдательным. Ведь заранее не знаешь, какая информация тебя зацепит, что ты захочешь воплотить на сцене. Так у меня, к примеру, появилась пантомима «Бабочка». На самом деле мы все — охотники за бабочками, будь то достижение материальных благ, успехов или званий, и вот мы этого достигаем, но при этом что-то теряем: чувства наших близких, свои внутренние качества. Бабочка хрупка, как и наша жизнь, в то же время бабочка может научить нас очень многому. Например, она может летать, даже если 73 процента её крыльев поражены. Или процесс становления её нервной системы происходит во время появления из кокона, а коконом могут быть наши испытания, личные трудности, благодаря которым в нас что-то формируется. Так что расти надо, нельзя останавливаться.
А
технически — конечно, занимаюсь.
По-прежнему один. Не то, чтобы я искал
единомышленников. Просто, если я выступаю,
и ошибся — то ответственность только
на мне, а выступать с кем-то — это
эмоциональное напряжение.
Такая
разная публика
— Для того, чтобы выходить к людям нужно вдохновение. Откуда черпаете его? И сам выход на сцену — это только про отдать, либо получение энергии тоже?
— Вдохновение может прийти случайно, а порой специально его ищешь. Еду в автобусе, иду по улице — смотрю на людей, наблюдаю за ними в толкучке, в толпе, чтобы потом какие-то моменты гиперболизировать. Что-то получается само собой, у детей часто какие-то штуки бывают выразительные, повторяешь на публике — смешно, работает.
Я не знаю, почему люди так привязаны к классическому чёрно-белому образу мима, созданному французскими мастерами. Но даже в таких выступлениях могут принимать по-разному. Был у меня заказ на свидании у возрастной пары, мужа и жены. И мне так приятно было с ними взаимодействовать, они такие чуткие, у обоих слёзы на глазах. Они рассказали об истории своих отношений, 15 минут — и целый «томик» семейной истории, это очень ценно. Вот такая энергия — она наполняет, конечно.
В детской больнице, где мы выступали вместе с архангельским театром «Табурэ», очень много такого вдохновения было — когда маленькие герои перед тобой, рыцари, которые сражаются за своё здоровье.
Незадолго до Нового года выступал перед руководителями одного из предприятий города на празднике. Выступил я, все гости охотно участвовали, немного дурачились. Потом выступила девушка с восточными танцами. И позже оказалось, что один из гостей умер. Выходит, последнее, что он видел в своей жизни — наши выступления. И ты ведь не знаешь — может, человеку осталось жить 15 минут. Чем наполнены его мысли? Какие путешествия во времени он совершает? Может, едет на велосипеде в пекарню, и ему 15 лет? Может, это именно то чувство, с которым и нужно уйти? Вот я освежил это чувство для этого человека в конце декабря… Я так долго об этом размышлял.
Разные бывают ситуации: есть свет, ест тьма, есть холод, есть тепло. И всегда важно быть в контрасте, нельзя думать, что жизнь только плохая: нет, есть много хорошего; нельзя думать, что очень холодно, и все на всех обиделись.
— Циничное отношение у публики встречается? «Ты клоун? Ну, давай, весели нас!».
— Да. Очень часто. Я от таких заказов уже отказываюсь, как-то интуитивно чувствую. Благо, есть возможность выбора. И моё творчество — не для заработка, а для искусства.
Был случай, выступал перед компанией. Я их вывел на свой номер, расставил, танцуем. И тут один мужчина толкает меня и говорит: «Давай, иди отсюда!». Я ему говорю: «Не надо меня трогать, зачем?». «Давай-давай, иди!». Я говорю: «Вы что, клоуна нашли?». Он смотрит на меня: «Так ты и есть клоун». И мне студенты подарили после этого футболку с цитатой, «Что, клоуна нашли?». Причины такого бывают разные. Кто-то оказывается просто не готов обнажить свои искрение чувства, допустим, в силу профессиональных обязанностей, ну, и у взрослых же много таких «загонов».
Поэтому,
когда я даю мастер-классы, всегда говорю,
что у человека, который на тебя смотрит,
или не смотрит, есть право заниматься
своими делами. Сидеть в телефоне, спать,
встать и уйти, всё что угодно. Это не
означает, что он или ты сам — плохой,
просто есть такое право.
Часть спектакля «Маяк» пред учениками пятого класса школы №2. Фото из архива Даниила Семёнова.
Мим,
танцор, кулинар, поэт
— Даниил, на каком этапе в Вашем творчестве появились стихи?
— Они всегда были, параллельно, в зародыше, потом прорастали. Мама очень много читала мне в детстве. В школьной программе были задания написать стихи, в восьмом классе я что-то написал, потом в 16 лет написал, как мне казалось, от большой любви. А потом появилась необходимость выражать себя через стихи.
Окно (отрывок)
В дни января,
тридцать седьмого года
моей растущей молодой души
приходится по нраву вся погода,
когда не громко, а слегка шуршит.
И время в каждой крапинке полотен
игриво, будто роспись янтаря.
Но есть одно окно, одно из сотен,
к
которому бреду согбенный я.
Когда я в психоневрологии работал санитаром, мне нужно было что-то, чтобы вылить свои ощущения, переживания. Ситуации там разные были, приходилось и тела умерших мыть иногда, и ухаживать за лежачими. Но это очень помогло мне именно с эмоциональной стороны поработать над собой, поумерить свою вспыльчивость. И стихи всегда шли рядом. По мере чтения каких-то авторов в ответ появлялись наблюдения за природой, за людьми, за внутренним климатом человеческой души.
— Поделитесь творческими планами?
— Хочу открыть студию, где смогу соединить пластику и танец, импульсные, в режиме «здесь и сейчас», это сейчас называют «экспериментал». Только я не знаю, готовы ли люди к этому. А хочется, чтобы люди научились сами с собой работать. Соединить поэзию, пантомиму, пластику и танец. Есть такая задумка, уже разрабатывается эскиз для студии.
— А есть ли желание покинуть Северодвинск?
— Я родился в Череповце, и первые несколько лет жизни провёл в Вологодской области, жил в Сосновом бору под Питером, в Смоленске, в Москве. Вот если бы родные все сели за круглый стол и решили переехать, то я был бы не против: в пользу тепла, в пользу смены климата. А у меня лично всегда такая позиция, что я сам создаю вокруг себя пространство. Главное, что живёшь, есть работа, питание, кров. Где бы это ни было — проблемы ведь одни и те же всегда.
Здесь теперь я знаю, как и где могу заработать, в чужих городах — уже риск. Хотя во время альтернативной службы в Смоленске я подрабатывал в школе танцев у Руслана Дивакова, и тот сразу сказал: «Если решишь приехать в Смоленск — я приму без вопросов». В Петербурге когда жил — в ресторане работал, по своей профессии повара-кондитера.
Сейчас я получаю высшее образование, учусь на филолога. Мама после девяностых сказала: «Нет, учителем ты не будешь!», но всё равно дорожка привела к этому. Теперь, когда я стал работать в техникуме, она смирилась. О многом хочется поразмышлять с молодёжью, есть пытливые умы, ребята, с которыми можно говорить на важные темы.