Фото Степана Полежаева.Чтобы восстановить спектакль, который не игрался восемь лет, в Архангельск после четырёхлетнего перерыва вернулся режиссёр Искандер Сакаев. Он словно человек из прошлой главы истории театра Панова. Его спектакли — «Ромео и Джульетта», «Заводной апельсин», «Попытка к бегству» и другие — активно выходили в особняке на Логинова в десятые. О том, как изменился театр и режиссёр, мы поговорили перед одной из репетиций «России молодой».
— В последний раз, когда вы приезжали сюда — восстанавливать спектакль «Ромео и Джульетта» в 2018 году — вы ещё были «свободным художником». Но вот уже четыре года, как вы — художественный руководитель камерного драматического театра «Левендаль». И кажется, что сейчас происходит какая-то нежданно-негаданная встреча. Может, если бы не юбилей Петра I, вы с театром Панова сейчас бы и не пересеклись?
— Скорее всего, да. На какой-то момент некий разлад всё-таки произошёл, и пути мои с этим театром разошлись. Это закономерный процесс: меняются интересы, приоритеты. Но в 2019 году мы с театром коротко пересекались: они приезжали ко мне в «Левендаль» играть два спектакля — «Зверушкины истории» и «Вальпургиеву ночь» На тот момент мой театр был ещё в таком полусобранном состоянии. Это сейчас он уже более-менее сформировался. И, конечно, те гастроли Молодёжного театра задали определённую профессиональную планку.
— Что мы пропустили в вашей творческой биографии за время вашего отсутствия? Открылся «Левендаль»…
— «Левендаль» — это не моя частная инициатива. Этот театр возник по воле администрации Кировского района Санкт-Петербурга. Театр вполне себе государственный. Мы с нуля создали полноформатный репертуар взрослых и детских спектаклей. На каждый сезон мы выбираем определённую тему, и стараемся выстраивать некий сквозной сюжет, формируя репертуарную политику. Разброс в названиях — от Пушкина до Бёрджесса.
Фото Степана Полежаева.— В этом сезоне «Левендаль» выпустил четыре спектакля — «Одиссея. Здесь и сейчас», «Заводной апельсин», «ЧеХАРдаМС» и «Снежная королева». Какой там сюжет?
— Тема сезона была — «Современный текст». Отчасти «Снежная королева» из этого вектора выпадает. Но спектакль сделан по законам современного искусства. Это живое нестандарное сочинение — ближе к пластическому визуальному театру. Такой авторский сценарий по Андерсену. Как и «ЧеХАРдаМС» — это абсолютно современное сочинение «детским» стихам Хармса.
И «Одиссея», и «Заводной апельсин» были инициированы мною. «Апельсин» в театре «Левендаль» радикально отличается от того, что был мною поставлен в Архангельске 12 лет назад. Сейчас он гораздо жёстче и смелее поставлен молодым режиссёром Ярославом Морозовым.
В «Одиссее» задумка была моя. В рамках лаборатории работала группа молодых режиссёров и драматургов. Не все эпизоды вошли в итоговый спектакль. На начальном этапе это была такая коллажно сконструированная работа. Но постепенно она сложилась в цельно организованную, хотя и крайне противоречивую историю, где эпос Гомера переплетается с остроактуальным высказыванием.
В этом смысле мой театр старается идти нетривиальным путём. Либо возникает редкий материал, либо применяется совсем эксклюзивный подход. Так у нас с «Трезором» по Салтыкову-Щедрину было. До нас его никто на театре не делал. Действие рассказа «Можно попросить Нину?» Кира Булычёва мы перенесли в блокадный Ленинград. А в «[не]Укрощении строптивой» по Шекспиру мы попросту заново написали текст и сочинили свою историю а-ля зонговый театр Брехта. Мы первые, кто поставил «Наводнение» Замятина в Петербурге.
Нам летом будет только четыре года — это совершенно младенческий возраст для театра. И у нас ещё идёт поиск себя. В театральный питерский мейнстрим мы совсем не вписываемся. Видимо, потому, что слишком уж у нас витальный, очень живой и очень русский, со всеми его крайностями и противоречиями, театр.
— А сторонние работы у вас в этот период были?
— Процентов на 70 репертуар театра «Левендаль» состоит из моих работ. И не потому, что я, как орёл, распростёр крыла над театром и никого не допускал. Острая необходимость была спешно сформировать репертуар, и нужно было ставить спектакли в формате нон-стоп. Поэтому мне от многих сторонних предложений приходилось отказываться, как бы ни хотелось с тем или иным театром посотрудничать. Но когда всё более-менее стабилизировалось, я уже, временем располагая, стал ездить и ставить, как во дни бурной молодости.
Возникли постановки в Великом и Нижнем Новгороде, в Уфе и Костроме. Сейчас вот в Петрозаводске сдал спектакль. Кстати, там тоже абсолютно новый, ранее никем не ставленный материал — рассказ Глеба Алексеева «Дунькино счастье». Так что сейчас удаётся поработать за пределами своего театра. Понимаю, почему Виктор Петрович постоянно на месте и следит за своим детищем пристально.
Театр покидаешь на пять минут — проблем накапливается на пять лет. Нужно всё время держать руку на пульсе.
Фото Степана Полежаева.— Сейчас, когда вы вернулись восстанавливать «Россию молодую», не кажется ли вам, что вы вернулись в предыдущую главу? Всё-таки это было десять лет назад…
— Молодёжный театр радикально поменялся. У него теперь совсем другое самоощущение, другой статус. Театр себя стал очень ценить, заматерел. «Золотые маски», фестивали… О театре стали говорить за пределами Архангельска. И если раньше его знали в мире, то теперь знают и в театральной России.
Хотя работать стало чуть сложнее. Раньше я был предельно жёстким и тиранически требовательным. А сейчас же мне не хочется добиваться результата любой ценой. Так как это уже не работает здесь.
Профессионализм артистов возрос. Театр уже очень далеко ушёл от театра-студии. Если тогда, в начале сотрудничества, я ещё застал какие-то следы, оттенки студийности, то сейчас это абсолютно профессиональный авторский театр Панова. Феномен Виктора Петровича в том, что он как руководитель абсолютно не ревнив. Этому мне учиться у него и учиться. Он признаёт чужое право на ошибку, признаёт чью-то победу — что ещё сложней. И при этом, оставаясь очень крупной фигурой на карте театральной России, допускает в своём театре что-то другое, не похожее на него. И от этого и он, и его театр делаются ещё круче.
Но во мне некий режиссёрский эгоизм срабатывает. Задаёшься вопросами: зачем это делать? Зачем звать этого режиссёра? Зачем ставить эту пьесу и этого автора?
— Кажется, что у вас есть некое внутреннее несогласие с сегодняшним путём Молодёжного театра…
— Нет, нет. Это пока ты сам не поруководишь театром, тебе кажется, что всё очень легко: «Я, мол, сделал бы лучше». А когда сам соприкасаешься с процессом управления, ты понимаешь, что всё, сделанное в этом театре — от интерьера до труппы и репертуара — уникально, этого повторить невозможно. У Молодёжного театра есть своя миссия и свой круг постоянных зрителей, а это ответственность. А, значит, перед театром постоянно стоит нетривиальная задача усложнения, углубления, ухитрения.
Фото Степана Полежаева.— Ваши спектакти, поставленные здесь, как-то поменялись за это время? «Зверушкины истории», например?
— Когда я ставил «Зверушкины истории», спектакль казался очень простым. Артисты на тот момент уже вкусили всевозможных режиссёрских выкрутасов, и им этого уже казалось мало, они не находили какого-то эмоционального сопряжения с текстом. Но вчера мне Наталья Викторовна (Малевинская, — ред.) рассказывает, что вдруг внезапно спектакль наполнился какими-то новыми смыслами, какая-то новая острота появилась, и актёры начали себя по-другому в этом спектакле чувствовать.
— Возрождение спектакля, который не игрался лет восемь, — нетривиальная задача?
— Спектакль «Россия молодая» быстро тогда сошёл с репертуара. Видимо, на тот момент тема патриотизма, соприкосновения человека и государства в историческом контексте, была не особо неактуальна.
Это был 2012-й год — кого это тогда волновало? Все жили ещё не десятыми, а нулевыми. Но в 2014 году мир поменялся, а в 2022-м поменялся совершенно.
И вот это изменение сейчас очень сильно влияет на контекст. Какие-то моменты гораздо острее, болезненнее начинают восприниматься. Я, радикально не меняя трактовку и смыслы, вижу возникновение совершенно новой энергии спектакля. Как выясняется сейчас на репетициях, спектакль был очень внятно и крепко поставлен. И если артисты правильно настроены, они быстро ловят нужную волну и получается именно тот спектакль, какой нужен здесь и сейчас.
Так вышло, что эта работа оказалась не похожа ни на один другой мой спектакль. И вот сейчас, восстанавливая его, я понимаю, что бессознательно воспроизводил какие-то приёмы и находки в других постановках уже после того, как спектакль «Россия молодая» был выпущен, сыгран и успел уйти из репертуара.
— Распределение, наверное, сильно поменяется?
— Безусловно, замены будут. Некоторые актёры ушли из театра. В одной из ролей появится артист Иван Морев, который раньше работал в театре имени Ломоносова. Ивана Рябова будет играть Максим Дуплик. А роль его жены Таисьи исполнит Ирина Булыгина.
— А кто ещё из молодёжи будет занят?
— На сцену выйдут Марина Земцовская, Катерина Королёва, Анастасия Хуртай, Кирилл Ратенков, Слава Кривоногов.
— А декорации сохранились?
— Пришлось восстанавливать практически полностью и кое-что в них изменять с учётом новых решений тех или иных сцен.
— То есть, полное восстановление?
— Да, и ради одного фестиваля в Кронштадте тратить столько денег, сил, нервов — это было бы чрезмерной роскошью. Наша цель — полноценное восстановление. Не одноразовое. На этот спектакль сейчас есть зрительский запрос. И потому он будет идти в репертуаре театра, как и восемь лет назад.