У этого издания небольшой тираж, оно ещё не появилось в продаже. На обложке стоит возрастной ценз 18+. Называется книга «Мне мама не велела».

А в предисловии автор говорит, что в этой книге он выходит на новый уровень правдивости: «Я не полировал факты и не стремился к идеальной версии».

В Архангельске Юрия Анатольевича Барашкова можно не представлять — он человек известный. И всё же для порядка скажу, что Юрий Барашков — профессор, долгое время преподавал в САФУ, он автор книг по истории архитектуры, а также изданий, связанных с Архангельском и его историей, в частности военной поры.

А ещё Юрий Барашков — депутат СССР, был избран в результате первых в стране демократических выборов.

Сейчас он живёт во Франции, в Нормандии, с женой — французской писательницей Элен Терьшан.

Я спросила Юрия Анатольевича, зачем ему понадобилось заявлять о каком‑то особом уровне правдивости? Его книги и так отличаются искренностью и непосредственностью.

– Книга состоит из совсем крошечных эпизодов, — ответил Юрий Анатольевич, — но каждый из них важен мне, он формировал меня. И мне хотелось показать эти эпизоды без малейшей корректировки. Именно так, как всё и происходило.

Для наглядности могу привести в пример главку, которая называется «Академик Сахаров». Вот небольшая цитата: «В один из дней съезда, вернее, уже ночи, потому что депутаты после рабочего дня сессии, как правило, ещё долго не расходились, я спустился в туалет. Кто бывал в нём во Дворце съездов, тот знает, что это большое помещение — всё в зеркалах и белой кафельной плитке. И на этом бело-зеркальном фоне сразу у выхода стояла одинокая фигура в чёрном. Это был Сахаров. Он общался с писсуаром. Я не стал проходить дальше и встал рядом с ним. Делая одно и то же, мы обменялись какими‑то словами, а наутро узнаю, что Андрей Сахаров умер».

Если корректировать этот эпизод под привычный формат, то можно было бы сказать, что вечером встретил Андрея Сахарова во Дворце съездов, а наутро узнал, что он умер. Но тогда исчезнет одинокая фигура в чёрном на фоне зеркал и белого кафеля — исчезнет усталый пожилой человек в обычной жизненной ситуации.

А уже назавтра его уход стал историческим событием. Ведь умер известный всему миру академик Сахаров — «отец» советской водородной бомбы, диссидент и лауреат Нобелевской премии мира, а также депутат СССР, как и Юрий Барашков. Кстати, так получилось, что Юрий Анатольевич первым встал в почётный караул у его гроба.

Да, вопрос — нужна ли такая правда жизни? Такие мелочи жизни, я даже не беру это в кавычки, ведь, действительно, мелочи. Но ими и наполнена жизнь. А здесь они собраны под одной обложкой книги, которая, безусловно, вызовет споры. С другой стороны, дело автора — какой уровень откровенности позволить своим воспоминаниям.

В книге есть эпизоды, связанные с другими известными людьми, оказавшимися в драматических и трагических ситуациях. Например, речь идёт о генерале Игоре Родионове, тоже депутате СССР, который отдал приказ о разгоне демонстрации в Тбилиси, когда в давке погибли 16 человек. Грузинская делегация покинула зал заседаний, и Родионов сидел один, а его, оказавшегося в изоляции, фотографировали. А дальше цитата: «Я не выдержал и перепрыгнул через колени депутата Анисимовой, подсел к генералу и крепко пожал его руку».

Тогда этот поступок Юрия Анатольевича был оценён весьма неоднозначно. Сейчас он его объясняет так: «Я с большой симпатией отношусь к грузинам, к Грузии, ценю её культуру, у себя в Архангельске дружу с семьёй Варданашвили, но русского генерала в той съездовской ситуации оставить не мог».

Через трагедию людей, которые служили стране так, как они это понимали под определением «честно», можно увидеть и трагедию самой страны. Пример — маршал Ахромеев. Вот как о нём пишет Юрий Барашков: «Маршал Ахромеев был народным депутатом СССР, а до этого начальником штаба Вооружённых сил СССР. Он руководил планированием военных операций в Афганистане, а в годы моей службы в Германии — командиром танковой дивизии в Белорусском военном округе. За всё это вместе взятое он был для меня авторитетом.

В один из перерывов в работе съезда я увидел Ахромеева сидящим в конце зала, у выхода, и подсел к нему, чтобы выразить своё уважение».

Далее автор рассказывает о содержании беседы, в частности речь шла о Северодвинске и Новой Земле.

И снова цитата: «24 августа 1991 года, через три дня после путча, будучи сторонником ГКЧП, он покончил с собой в кремлёвском кабинете. Похоронили его без подобающих маршалу почестей на Троекуровском кладбище, и в ту же ночь его могила была осквернена. Маршальский мундир, в котором я видел Ахромеева при нашем коротком разговоре, теперь где‑то в частной коллекции, вероятнее всего, за рубежом.

В нашей печати даже некролога маршалу не было, но он был в журнале Time и от имени бывшего начальника штабов США адмирала Уильяма Кроу: «Маршал Сергей Ахромеев был моим другом. Его самоубийство — это трагедия, отражающая конвульсии, которые сотрясают Советский Союз. Он был коммунистом, патриотом, солдатом. И я полагаю, что именно так он сказал бы о себе сам…»

И ещё о мелочах жизни на фоне исторических катастроф, к счастью, тогда не случившихся. В книге есть главка, которая называется «Карибский кризис». Начинается она так: «Мы знали, что существует так называемая тревога № 1, которая объявляется в экстремальной ситуации. И тут как раз объявили её. Бежим к боксам и выводим танки. Наш полк располагался в самом Дрездене: с одной стороны, под горой, панорама замечательного города, с другой стороны — большой танкодром и далее в лесу склад боеприпасов.

Ночью при свете прожекторов мы загружались снарядами. Я был механиком-водителем плавающего танка ПТ-76. На душе тревожно. Гружу снаряды, а сам думаю: ещё бы раз пройтись по деревянным мостовым Архангельска и тогда можно умирать».

Так вот в этом состоянии нарастающей тревоги есть потрясающий эпизод — та самая житейская мелочь. Поскольку в экстремальной ситуации все расчёты жили в танках, то и обедать приходилось там же. А еду для всего взвода было поручено привезти механику-водителю Юрию Барашкову. Дальше цитата: «Я отправился со своим армейским другом Гришей Перфиловым. На обратном пути Гриша сидел на башне и держал в руках ёмкость с супом. Я спешил довезти обед горячим. Дорога была танкодромная, и, когда мы вернулись, я, к своему ужасу, увидел Гришу, который был весь в супе, как и танк.

…Через неделю боевую тревогу отменили, и мы вернулись в казармы. Позже я узнал, что как раз в то время, когда мы с Гришей ездили за супом, американская авиация была поднята по тревоге в направлении СССР. Это был Карибский кризис».

Вот так большая история показана через обычную будничную житейскую историю. Солдаты, расплёскивая, везут суп, когда мир висит на волоске от гибели. И подумалось — как хорошо, что такие детали не были отредактированы ещё в воспоминаниях, что чаще всего и случается.

Есть ли эпизоды в книге, которые вызывают у меня сомнения? Есть. В частности, это главка, называние которой не могу воспроизвести из‑за использованной в ней слишком экспрессивной лексики. Речь в ней идёт о реальном человеке, профессоре, который показан в своеобразной ситуации. Стоило ли это делать? Своими сомнениями я поделилась с автором.

Юрий Анатольевич сказал, что этот эпизод он написал, чтобы показать волевой характер мамы — ведь именно её экспрессивное выражение вынесено в название главки. А мама для него — особый авторитет. И здесь, характеризуя её, он не хотел ничего подправлять.

По его словам, именно из‑за желания отказаться от любого редактирования жизненных ситуаций в книге используется ненормативная лексика, о чём, кстати, есть и предупреждение, как того требует закон.

– В моём нынешнем отрыве от Архангельска я ощутил мощь притяжения прошлого и Родины, — говорит Юрий Анатольевич.

И объясняет, что стал писать, чтобы вдохнуть жизнь в слова. И эти слова, действительно, полны жизни. В них и драматизм, и юмор, и всевозможные нелепости, у которых с годами появляется дополнительная ценность, потому что именно они придают жизни особый вкус.

А ещё в книге полностью приводится содержание благодарственного письма, которое пришло маме военнослужащего Юрия Барашкова от командования войсковой части.

Оказалось, что она всю жизнь хранила это письмо. Теперь его хранит сам Юрий Анатольевич — он повесил его в рамочке на стену дома в Нормандии. Там есть такие слова: «За время прохождения службы в части Ваш сын Юрий показал себя настоящим патриотом Родины, мастером своей военной специальности…»

Видимо, вдали от Архангельска эти слова тоже наполняются особым смыслом…