Lori ©Историю Ирины и её сына рассказала «Правда Севера».
«Надо вводить в массовый класс»
По словам Ирины, всё началось ещё два года назад, в пятом классе, когда Максим (имя изменено) перешёл в новую школу.
– Однажды вернулся с уроков, а у него всё лицо в красных пятнышках, на щеках, у глаз, — рассказывает Ирина. — Спрашиваю: «Что случилось?» Молчит… Потом узнала, что обижали мальчишки — пульками обстреляли. Я тогда директору электронное письмо отправила, чтобы разобрались. Но ответа не было.
У Максима задержка психоречевого развития. Инвалидности, по словам мамы, нет, но имеются проблемы со слухом.
– Максим учится в инклюзивном классе? — уточняю у Ирины.
– В обычном, но по программе ОВЗ. Вначале в коррекционном классе учился, в другой школе, — поясняет она. — Нравилось там. Учился хорошо. Но на врачебной комиссии постоянно говорили: «Надо вводить в массовый класс. Должен больше общаться, адаптироваться». Вот и ввели… Только адаптироваться всё не получается.
Ирина показывает видео травли сына. Матери эти записи передала классный руководитель.
– У нас в прошлом году в школе установили камеры, — говорит Ирина, — если бы не видео, то и не узнала бы… Сам-то Максим не рассказывает. Речь нарушена. Описать человека ему сложно. На комиссии по делам несовершеннолетних спрашивали: «Как звали мальчика, который тебя обижал? Как он выглядел?» А Максим объясняет: «Высокий, большой. В обычной одежде…» Всё.
«Он же совсем не раскаивается…»
На первом видео с Максима срывают штаны посреди школьного коридора. Вокруг много детей. Ребята смеются… На втором Максима толкают и бросают его телефон на пол.
– В тот день сын пришёл домой с разбитым телефоном. Сказал, что упал. Я обратилась к классному руководителю, — рассказывает Ирина. — Она-то и нашла видео. Вместе посмотрели. Это был ноябрь. Созвонились с мамой того мальчика, что толкал. Некоторую часть за ремонт телефона нам возместили…
А со вторым обидчиком разговора, по словам Ирины, не получилось.
– Меня вызвали в школу на беседу. Там были социальный педагог, замдиректора. Мальчик, он старше Максима, в девятом классе, разговаривал грубо. Сказал, что специально хотел унизить его при всех. Я только спросила: «Почему?» Плечами пожал: «Он меня когда‑то водой поливал…» Ничего конкретного не добились. Отпустили его на урок. А мне предложили написать заявление в комиссию по делам несовершеннолетних. И уже потом с ПДН звонок был, что родители с этим парнем хотят, мол, пойти на мировую. Но мне зачем извинения? Он же совсем не раскаивается…
Недавно Ирина узнала, что семья обидчика написала встречное заявление. И там опять «про воду». И про то, что Максим плевался и обзывался в ответ.
– Да с любого, если вот так, при всех, штаны снять… Он что, спасибо должен был сказать? — негодует Ирина. — Максим сам никого первый не тронет, он только защищается. Как может…
Снег в портфеле
Ирина говорит, что никогда не старалась как‑то выделить сына, чтобы в школе сделали поблажки или обратили внимание на его особенности.
– Это и так заметно. Максим разговаривает медленнее, ему больше времени требуется на обдумывание, — поясняет она. — А на уроке именно времени и не хватает. Ну не будет же его весь класс ждать…
Весной, по словам мамы, сыну сделали операцию.
– Слышать стал чуть лучше. До этого слышал на расстоянии метра. Слуховые аппараты по состоянию здоровья Максиму носить нельзя. В школе дети понимали, что он плохо слышит. Могли подбежать и крикнуть прямо в ухо, подопнуть.
– А собраний в школе по поводу травли не было? — спрашиваю Ирину.
– В прошлом году, когда с Максима штаны снимали, было собрание. Раскидали тогда хулиганов по разным классам. Педагоги особо не говорили, что Максима обижают. Я если и узнавала, то от других детей. Прошлой зимой Максима какая‑то женщина после уроков домой привела. Сказала, что били его недалеко от школы. Он весь в снегу был, и в портфеле — снег.
– У Максима есть друзья?
– Он больше общается с братом и сестрой двоюродными, — поясняет Ирина. — Во дворе гуляет с ребятами. А вот в школе… Конечно, Максим хотел бы дружить. По характеру он добрый. Если к нему хорошо относятся, то и он отвечает тем же. В прежнем классе у него была любимая учительница английского языка. Замечательный педагог…
В прошлый понедельник Ирине предложили в школе решение конфликта — перевести Максима на домашнее обучение.
– Мы и сами об этом просили, — говорит она. — А то сейчас любое упоминание о школе, о том, что туда придётся вновь идти, вызывает у него стресс…
«Ребёнок должен чувствовать защиту»
Сейчас в школе, где учится Максим, проводится проверка. «Правда Севера» также обратилась с региональный союз общественных объединений инвалидов, который держит на контроле соблюдение прав детей с инвалидностью и ОВЗ на образование — семье обещали помощь.
Поддержку Ирине предложил и юрист Александр Сухих.
Александр Сухих.– Уже отправлены обращения в правоохранительные органы, в комиссию по делам несовершеннолетних, — пояснил юрист. — Будем добиваться, чтобы нарушителей поставили на учёт. В дальнейшем готовы обращаться в суд о взыскании компенсации морального вреда за причинение нравственных страданий. По факту разбитого телефона намерены взыскать материальный ущерб, потому что компенсировано лишь 50 процентов стоимости ремонта.
Также направлено письмо директору школы с приложением видеозаписей. После получения ответов будем анализировать ситуацию и предпринимать следующие шаги.
В моей практике это не первое дело, которое касается травли в школе. Дети в таких ситуациях становятся замкнутыми, были случаи и попыток суицида… Самое главное, что можно посоветовать родителям — отстаивать права своих детей. Ребёнок должен чувствовать вашу защиту. Если замалчивать, делать вид, что «ничего не произошло» — это пагубно отразится на состоянии ребёнка.
Требуйте проведения собраний, привлекайте психологов. Работа должна проходить внутри школы. Буллинг — упущение школы. Ответственность за детей в период образовательного процесса несёт школа. Если пустить конфликт на самотёк, это может привести к тяжелейшей трагедии.
«Дети просто пошутили…»
Как противостоять детской травле?
Разбираемся вместе с архангельским психологом Ольгой Яреньгиной, директором АНО поддержки инициатив в области семьи, материнства, отцовства и детства «Новый взгляд».
Ольга Ареньгина.– Детская травля — явление, которое было всегда. Но сталкиваясь с ней, многие взрослые почему‑то испытывают состояние некой беспомощности, — говорит Ольга Яреньгина. — Возможно, подключается наш собственный травматичный опыт, срабатывает психологический механизм защиты — отрицание.
Игры на грани
«Никакого буллинга у нас нет, дети просто пошутили», — часто эту фразу можно услышать и от педагогов. Но как специалист я сталкивалась порой с такими «шутками»… Когда подростки скачивали порно, подставляли лица одноклассников и заливали в сеть — это граничит с уголовным преступлением. А педагоги продолжали настаивать: «Дети играли»…
Начинается травля лет в 10–12. Детям в этом возрасте важно противопоставление другим, плюс незрелость мозга — лобные структуры не созрели, оценить последствия своих действий сложно.
Дети действительно могут не чувствовать, что испытывает другой. Наступает и опьянение властью. Дружить против кого‑то — это ведь очень «сплачивает» коллектив. И проблема вовсе не том в ребёнке, которого буллят. Мы все разные. Нас невозможно уложить по шаблону в банки. У любого есть особенность, за которую можно зацепиться и… буллить.
Травлю нельзя оправдывать. Я часто слышу от педагогов, что «дети пошли жестокие». Дети всегда одинаковые. Это вопрос морали и прав. Будь человек хоть трижды не такой — травить никого нельзя.
Не стоит путать травлю с непопулярностью. Травля — групповое насилие. Именно с насилием и надо бороться. Обращать внимание группы на достоинство пострадавшего, пытаясь повысить его рейтинг — давать особые поручения, рассказывать об успехах — это лишь пища для новых выходок и усугубления ситуации.
Любые достоинства пострадавшего в глазах группы, охваченной азартом травли, будут превращаться в недостатки. Выиграл олимпиаду? Ботан! Помог кому‑то? Подлиза!
«Подумай, в чём сам виноват!»
Травля — болезнь всей группы. Преодолеть её разговорами по душам или индивидуальной работой психолога с пострадавшим или агрессором невозможно.
Бесполезно и давить на жалость. Попытки объяснить агрессорам, что пострадавшему плохо, призывы проявить сочувствие лишь укрепляют последних в их силе.
Если же взрослый говорит: «Подумай, в чём сам виноват!» — это призыв к капитуляции. Или, например, когда предлагают дать сдачи — по сути, предложение наплевать на собственную безопасность и озвереть. Советы из разряда «не обращать внимания» тоже неэффективны. Это про то, чтобы отречься от собственных чувств.
На днях обратилась семья. Ребёнок, которого травили, сорвался и начал швыряться стульями в классе. Его накопленные переживания вышли таким образом. Кого заметили и стали обвинять?
Учителя часто действуют ситуативно. Увидели, что плюётся Вася в других — Вася и виноват. Редко когда разбираются в причинах поведения: «Разошлись в разные стороны, чтобы я вас не видела!» А конфликт‑то не решён.
В Китае была такая пытка — эффект последней капли. Человек умирал в муках! Если мы с вами едем в автобусе и нам давят на ногу, мы же не будем терпеть. Гнев — базовая эмоция. Рано или поздно то, что нарушает наши границы, накопленная энергия выльется в агрессию.
Детей надо учить работать со своими эмоциями, развивать эмоциональный спектр. И задавать моральный ориентир обязаны взрослые. Необходимо возвращать детям ответственность за их поступки. Сейчас во всех школах идут классные часы — разговоры о важном. Противостояние травле — это ведь тоже важно.
«Сходили в кино. А что дальше?»
Мальчика, подвергшегося травле, вывели на домашнее обучение — убрали из класса. Но есть риск, что его место займёт кто‑то другой. Если коллектив заражён бациллой буллинга, новую жертву обязательно найдут. Травля никогда не прекратится сама. Это как закон сохранения энергии — ничего само по себе не появляется и само по себе не исчезает.
Но и запугиванием проблему не решить. Пригласили один раз инспектора ПДН, чтобы с детьми провёл беседу? Эффективность такой беседы — ноль. Подростки не хотят слушать нотации взрослых. Должна быть системная работа, чтобы добиться стойких изменений. Надо включать и систему оценки, которой в образовании, увы, катастрофически не хватает. Чего мы достигли своими мероприятиями и классными часами? Сходили в кино, в музей. А что дальше?
В Архангельске есть различные центры — «Леда», «Надежда», — есть отделение защиты прав от насилия в центре помощи семье и детям. Это прекрасный ресурс, но педагоги туда… не идут. Почему? Объясняют: «У нас нет времени». Но самообразование — это и профессиональная ответственность.
Если у меня болит зуб — я бегу к стоматологу! Но если «заболел» мой класс, почему как специалист предпочитаю закрывать глаза? Что со мной происходит, раз я стараюсь этого не замечать?
«Как дела?»
Есть очень полезный сайт «Травли Нет», где выложены методички, упражнения, рекомендованы фильмы, которые можно посмотреть с детьми. Например, «Светлячок», сериал «Новенький». Через проживание историй дети учатся сопереживать. Это шаг к эмоциональному развитию. Но работа должна быть постоянной и совместной — в школе и дома.
Как дела? Дежурный вопрос, который уже набил оскомину. Спросите ребёнка о том, что порадовало, что огорчило его в школе. И главное — услышьте ответы.
Если ваш ребёнок столкнулся с буллингом — обязательно разговаривайте с классным руководителем. Но не на уровне: «Я вас поняла». Разработайте вместе план. Какие специалисты есть в школе? Что будет предпринято?
Родитель подписывает договор на оказание образовательных услуг. Он заказчик образовательной услуги. Но, разговаривая с педагогом, часто сам впадает в роль ученика. Мама, папа, сколько вам лет? Вы уже не учитесь в школе. Теперь ваша задача — защищать права ребёнка.
Уделите ребёнку хотя бы пятнадцать минут в день, но пусть это будет качественное внимание, наполненное теплотой и заботой. Разговаривайте с детьми о проблеме через собственный опыт: «У меня была такая же история…» Дайте почувствовать — что бы ни происходило, он может вам доверять. Вы вместе. Это как нести тяжёлое ведро воды в одной руке. Разделяем на два ведёрка — легче и баланс больше…